Народный артист России Сергей Зеленкин отмечает свое 80-летие на рабочем месте – в оркестре Томской филармонии
Ему было два года, когда его привезли в Томск, и дальневосточник по рождению, Сергей Зеленкин, стал томичом. Отголосками первых дней жизни стали мамины воспоминания о том, что сам маршал Рокоссовский держал его на руках, а также перепутанная дата рождения – на свет появился 9 мая, за год до Победы, на одной из погранзастав, а в документах записан двумя неделями позже.
Поражают совпадения: по паспорту день рождения Сергей Александрович отмечает 20 мая – официальным днем рождения Томской филармонии считается 22 мая. Томск вошел в его жизнь ровно в тот год, когда была создана Томская филармония. Пройдет 15 лет и филармония войдет в жизнь Зеленкина прочно. Навсегда. Несколько раз он уезжал из Томска, но всегда возвращался в родной оркестр.
Арифметика его жизни потрясает: из 80 – 63 года в одном оркестре, 43 из них – в должности концертмейстера. В 2015 году народный артист России Сергей Зеленкин добровольно сложил с себя полномочия первой скрипки, но из оркестра не ушел. Просто пересел на последний пульт. На сегодня это единственный, пожалуй, на всю Сибирь, а может и на всю Россию, прецедент такого творческого музыкального долголетия. «Куда я от вас? – грустно шутит юбиляр. – 80 – это не праздник, праздник – когда играю симфонии».
Во время одной из репетиций мы задали вопрос: что побуждает его продолжать играть в оркестре? Получилась долгая беседа. Приводим лишь небольшие фрагменты.
Путь скрипача: цирк – театр – филармония
– Это было давно, когда понял, что музыка – это самое главное. Музыка – это все. Сколько я себя помню – столько лет я играю в оркестре. В основном в оркестре я себя и помню. Играл на скрипке в ансамбле Дома пионеров. Профессионально (то есть за плату) стал выступать с 12 лет. Первый опыт оркестрового исполнительства приобрел в цирке. Потом был оркестр Томского драматического театра под управлением Сергея Королева. Пожалуй, первый раз я тогда и осознал, что музыка – дело серьезное, я получил большую зарплату, и на все деньги купил маме кольцо.
В музыкальном училище играл в духовом оркестре – на альте. У нас в училище был и прекрасный симфонический оркестр под управлением Михаила Ионовича Ривкина. И там играл. И в профсоюзном оркестре. В 1961 году зачислен в штат симфонического оркестра Томской филармонии.
Так что оркестр во всех его видах и проявлениях – это моя жизнь. И как начал с детства, так до сих пор…
Уроки музыки
– В семье не было скрипачей. Но дядя играл на кларнете. Из армии он писал моей маме: «Анна, отдай Сережку на скрипку».
Моя бабушка до и во время войны работала уборщицей в музыкальном училище. И она всех преподавателей знала – Ольгу Котляревскую (ученица Нейгауза), Александру Тихомирову (знаменитая солистка Большого театра, из ссыльных), Евгения Корчинского (блестящий лектор-музыковед, теоретик музыки). Поэтому взяла меня шестилетнего за руку и привела к Ольге Абрамовне: «Послушайте, есть ли у мальчика слух». «На чем хочешь играть?» – спросила Ольга Абрамовна. «На скрЫпке», – ответил я. Эту «скрыпку» Котляревская мне долго поминала.
Рос в Заистоке. А что такое мальчик со скрипкой в Заистоке? Чужой. Поэтому меня били. И скрипку разбивали, и струны резали. Всякое бывало. Я дрался. Но скрипкой продолжал заниматься.
По Буяновскому переулку, где жили, ходил пешком в музыкальную школу, которая находилась в одном здании с музучилищем.
Учителя
– В музыкальной школе у меня за шесть лет сменилось семь педагогов. Пока не приехал Иосиф Аронович Гутман, выдающийся педагог. У него в свое время учился знаменитый скрипач Эдуард Грач (он у нас выступал в 1972-м). А я в школе занимался плохо. И вот Гутман говорит мне: «Скажи маме, чтобы она дала тебе «березовой каши». Возвращаюсь, а мама как раз голиком скребла половицы. Говорю про «березовую кашу». Она вынимает из голика березовый прут и ну стегать меня. Потом я с обидой выговаривал Иосифу Ароновичу за эту «кашу».
Когда в 1956 году в Новосибирске открылась консерватория, он уехал туда. Но что значит «уехал»? Его перевели. Он был «под комендатурой». А консерватории требовались педагоги. И ему разрешили. В Новосибирске мы с ним вновь встретились, когда я приехал играть в оркестре Арнольда Каца. И он меня узнал.
Когда уехал Гутман, в Томск приехал Ротт. И он стал моим педагогом. Юзеф Францевич Ротт из Белоруссии, но его корни – в Венгрии. Отец – антифашист, а пропал в наших лагерях. Мать с двумя детьми (один из них – Юзик) в начале войны попала под оккупацию. Спасла их белорусская бабка. После войны Юзеф в Минске окончил консерваторию, а младший Володька поступил в наш политехнический институт. Поэтому семья и перебралась в Томск. Юзеф работал в симфоническом оркестре и в музыкальной школе № 1.
Юзик любил детей. Я был одним из первых учеников, с которыми он начал заниматься. Он же привел меня в оркестр Томского драматического театра, которым руководил Сергей Александрович Королев. Играли в этом оркестре почти все музыканты из филармонии. Мне исполнилось 12 лет, а Юзик уезжал в отпуск, но в театре еще была работа, и тогда он привел и посадил меня в оркестр.
В училище моим педагогом был еще один скрипач из первого состава симфонического оркестра Томской филармонии – Михаил Ионович Сквирский. Когда я стал концертмейстером симфонического оркестра Томской филармонии, и мы поехали на гастроли в Алма-Ату, я встретил там Сквирского. Подошел к Марку Ионычу, обнял. Он не ожидал такой встречи – расплакался.
Скрипка
Моя скрипка старше меня ровно на 200 лет. Ее изготовил в 1744 году Себастьян Альбонези из Кремоны, ученик Гварнери. Мастер умер молодым, в 24 года.
Скрипка из итальянских каталогов. Досталась мне случайно, и уже «битенькой».
В Томске работала замечательная актриса Нина Владимировна Крылова, мы с ней были дружны. И вот однажды она пишет мне: «Сережа, у наших соседей есть скрипка». Я ей звоню и прошу, чтобы она переписала то, что написано внутри скрипки, на этикетке. Она сделала. И я в отпуск поехал в Ленинград. Это был 1961 год. Я только окончил музучилище. Приехал и как увидел ее, понял: настоящая! «Я бы ее купил». Оказалось, что соседи, балетная пара, уезжали за границу, а скрипка в футляре не вошла в контейнер. Но цену ей они не знали и оставили ее у мамы Нины Владимировны. В Томск эта итальянка прибыла в обычном посылочном ящике.
Потом старый, умный мастер Венцель из Новосибирска ее отреставрировал. Что самое интересное – когда мы были в Италии в 1997 году, моя скрипка раскрылась. Я играл соло в «Шахеразаде» Римского-Корсакова, и скрипка так звучала, что на это обратили внимание все в оркестре. «Шахеразаду» сыграли раз десять. И десять раз такое чудо!
А в каких залах мы играли! На сцене оперных театров. Заходишь в театр и вдруг обнаруживаешь на двери табличку «Паваротти». Однажды приехали в маленький городок, заходим в театр, а там гримерка «Паганини». Значит, играл и он здесь когда-то.
Классический концерт
– Главная задача симфонического оркестра – это популяризация классики. Так нас учили.
Как строилась программа классического концерта? Обязательно: симфония в одном отделении, в другом – какой-нибудь инструментальный Концерт с солистом. Иногда добавлялась увертюра.
Когда я пришел в оркестр, у нас была норма – 17 концертов в месяц. Но она недолго продержалась. Потом – 14. Считай, через день мы давали концерт. А между ними – репетиции. Неделя начиналась с репетиции симфонии.
Возникает вопрос: где играли концерты, если у филармонии своего концертного зала не было? На заводах, в вузах. По субботам и воскресеньям концерты проходили в Доме офицеров. Для студентов делали отдельные абонементы и проводили лекции-концерты. Мы играли для них серьезную музыку – симфонии. Конечно, наряду с Моцартом и Бетховеном звучала и музыка Андрея Петрова из кинофильмов.
Что такое лекция-концерт? Это когда музыка сопровождалась рассказом профессионального музыковеда. Лекции вели лучшие музыковеды.
Нам говорили – на симфонию молодежь не будет ходить. А ведь это НЕПРАВДА! Да, молодежь не будет слушать симфонии, если мы их не будем играть.
Я помню времена, когда филармонию возглавляли Цейтлин, Мучник, Зайдман. И они тоже были убеждены, что симфонии – это и есть музыка для души. Нынешний Органный зал, а тогда лекторийный (он принадлежал Обществу «Знание») был всегда битком. Люди в проходах стояли. И концерты шли в двух отделениях.
Бывало, за сезон мы играли все симфонии Бетховена. Какие-то даже повторяли. Обязательно приезжали солисты. Самые известные в стране – Шафран (виолончель), Коган (скрипка), Рихтер (фортепиано). Все у нас были. «Мы в Новосибирск не ездим, мы едем к Цейтлину», – говорили они. В воскресенье концерт с оркестром, а в понедельник – сольный концерт.
Моя академия
– Жалею, что не продолжил учиться в консерватории. Что помешало? Первые гастроли оркестра Арнольда Каца в Москве.
Они готовились к гастролям, у них было шесть пультов скрипок, а надо было семь. Вольф Михайлович Горелик, который в Томске был главным дирижером в сезоне 1963-64 года, а потом вторым у Каца, позвал на прослушивание. «Сережа, приезжай. Поиграешь в оркестре, может быть тебя возьмут». Я поехал. Конкурс – четыре человека на место. Кроме меня, еще трое из новосибирского оркестра. А взяли меня.
В Москве мы выступали в Большом зале консерватории. В программе: Концерт Шопена, «Болеро» Равеля. Публика шла на Каца. Арнольд же сам москвич, хоть и родился в Баку. Кац – последний из могикан. Мог жутко поскандалить с музыкантом, но на утро шел в горисполком и просил место в детском саду для ребенка этого музыканта.
В тот 1965-й год я стал работать в Новосибирской консерватории иллюстратором. Профессор Александр Наумович Амитон брал меня к себе в класс. Но оркестр отнимал много времени. В итоге кацевский оркестр стал для меня консерваторией и аспирантурой. Да что там – Академией!
У Каца я работал с 1965 по 1967-й. Арнольд Михайлович добился разрешения играть Тринадцатую симфонию Шостаковича. Она была нелегально запрещена. Из-за поэмы Евтушенко «Бабий Яр», которая легла в основу симфонии. На репетиции и премьере присутствовал сам Шостакович. Во время репетиций сидел и слушал. Целую неделю с нами. Очень скромный человек. В конце репетиций Дмитрий Дмитриевич подходил и благодарил: «Какой вы хороший оркестр!» Репетировал Кац с Георгием Свиридовым и Родионом Щедриным. Мне повезло, знал эту когорту великих.
И все-таки жалею, что не получил консерваторского образования. Соло играл мало. Но любил играть в ансамбле. И много играл. С Виталием Максимовым мы играли Двойной концерт Брамса, Баха, Тройной концерт Бетховена. В 1972 году мы с Виталием создали квартет, и с квартетом объездили всю область. Но оркестр оставался для меня главным.
Когда я с Концертом Константина Лакина приехал на Фестиваль сибирских композиторов, и я снова играл с новосибирским оркестром, то половина оркестра меня уже знала. Арнольд Кац пришел на репетицию, сел в зал, все прослушал, потом подошел ко мне и говорит: «Зачем тебе этот Томск? Приезжай к нам». Но Томский оркестр я уже не мог оставить.
Концертмейстер
В ту пору в Томск приехал Борис Викторович Бабенко. Надо открывать сезон, а концертмейстера нет. Из оркестра ушел Лев Зисман. Я тогда сидел на вторых скрипках. И ко мне обратился Борис Викторович: «Сергей Александрович, я вас прошу – сядьте на место концертмейстера». И я принял предложение. Так в 1972-м году стал концертмейстером.
Сорок три года проработал в этой должности. Я даже болеть боялся. Да, всего лишь помощник дирижера. Но как оставить оркестр без глаза? Столько вопросов, столько работы… Когда я уехал в Югославию, меня пригласили в национальный оркестр, то у них тоже была какая-то заминка с концертмейстером. Я настраивал группы, работал с музыкантами. Они просили меня остаться вторым концертмейстером. Я отказался.
С Борисом Бабенко мы много чего интересного играли. Белу Бартока, например. «Два портрета» – там интересное соло скрипки. Много сюит Чайковского – и Вторую, и Третью. Он очень многое сделал для оркестра. Интеллигентный человек. Очень грамотный – Московская консерватория за плечами. Для оркестра – отец родной. Он хлопотал за артистов, чтобы жилье было. Таких, как он, было мало.
Как определить, хороший дирижер или нет? Это понятные руки. Это манера работать, а не заниматься болтовней. Дирижерское ремесло завязано на психологии…
С Илмаром Лапиньшем мы впервые поехали на гастроли в Москву. Это был золотой век Томского оркестра.
Потом он меня позвал за собой в Белград. Там я выучил сербский, очень быстро, потому что жизнь заставила. Уезжал, когда началась война между Сербией и Хорватией.
Самыми потрясающими годами жизни для оркестра стали 90-е. Нам повезло с дирижерами – Богуслав Давидов, Тао Линь, потом Сесар Альварес вывозили оркестр за границу.
Богуслав – дирижер грамотный. По манере поведения – пан. С ним мы несколько раз играли в Европе. Последний раз в Великобритании. Жили на окраине Оксфорда. На концерты к нам приходили семьями. Дети – в первых рядах. У них принято ногами топать в знак одобрения. И у деток ноги до пола не доставали. Их снимали с кресел, ставили на пол, и они топали и в ладоши хлопали.
Тао Линь – лауреат конкурса Прокофьева, очень грамотный дирижер.
– Тао, почему ты не женишься?
– Сергей Александрович, как я могу жениться? Я бедный еще.
Когда Кемеровский оркестр поехал в Китай, Тао, который уже там работал, позвал меня.
Пришел Сесар Альварес, и он возил наш оркестр по Испании. В 2011 году мы прекрасно с ним и Эдуардом Артемьевым съездили по Дальнему Востоку.
Как было принято решение построить БКЗ
Раз в месяц послушать симфонию приходил Лигачев. Естественно, когда идет первый секретарь обкома партии – с ним вся «свита». Слушал нас в Малом зале, ныне Органный. Весь ряд был занят партийными чиновниками.
И вот заканчивается концерт, Егор Кузьмич идет в гримерку поздравить маэстро и музыкантов, а людей столько, что не протолкнуться. Однажды он говорит: «Борис Викторович, я думаю, оркестр вырос из этого зала. Что вы думаете насчет нового концертного зала?». Заканчивались 70-е. Тогда и было принято решение о строительстве большого концертного зала. Когда Лигачев перешел на работу в Москву, в политбюро, он продолжал интересоваться строительством БКЗ.
Et cetera
Я – «нотник». Без нот могу только Полонез Огинского сыграть. За жизнь переиграл весь скрипичный репертуар. Половину симфоний Гайдна (а их у него больше сотни), всего Бетховена – все его симфонии и не по разу, Моцарта, Чайковского. Очень много камерной музыки. Но больше всего люблю симфонии русских композиторов. Я – оркестровый музыкант. Любил и люблю ансамблевую игру. Здесь моя жизнь…
Вера Сергеевна Тимофеева, музыковед, заслуженный работник культуры РФ:
– Какие человеческие и творческие качества отличают Сергея Александровича? Огромная сила и энергия дана этому человеку. Огромнейшая. Представьте себе, что вы перекачиваете через себя, через свое Я всю силу оркестра и всю энергию зала. Он – как солнце в центре огромной Вселенной. Он собирает на себе и испускает эти лучи.
Надежность. Стопроцентная надежность. Чтобы ни случилось, концертмейстер должен был вести за собой. Как главнокомандующий. А Сергей Александрович – лидер по природе. Ему Боженька дал этот дар.
Бесконечная, просто космическая эрудиция. Ведь концертмейстер должен знать всю музыку. Любой человек, дирижер или слушатель, может задать тебе вопрос. И ты должен ответить. И он может ответить на любой вопрос.
Вот что такое Сергей Зеленкин в Томском симфоническом оркестре, в Томской филармонии.
Я счастлива, что четыре с половиной десятилетия работаю рядом с таким человеком. Мне повезло.
… Томская филармония от всей души поздравляет Сергея Александровича Зеленкина с юбилеем! Торжественные чествования намечены на 6 июня, в день закрытия 78-го концертного сезона.
Текст: Татьяна ВЕСНИНА
Фото из архива филармонии