Почему русская музыка востребована в мире, надо ли её записывать, кто сегодня главный дирижёр в оркестре, какова его роль в новых условиях, как глобализация влияет на симфоническую музыку, что общего между музыкантом и спортсменом – об этом и многом другом размышляли художественный руководитель и главный дирижёр Уральского академического филармонического оркестра, народный артист РФ, лауреат Государственной премии РФ Дмитрий ЛИСС и директор Томской областной государственной филармонии, кандидат искусствоведения Наталия ЧАБОВСКАЯ.

Поводом для разговора послужил Всероссийский фестиваль «Парад оркестров», инициированный Томской филармонией. Именно в его рамках выступил Уральский академический филармонический оркестр в Большом концертном зале. Заметим, впервые за 88 лет своего существования.

Сибирский гастрольный тур одного из ведущих симфонических коллективов России и пианиста Дмитрия Маслеева, победителя XV конкурса им. Чайковского, стал возможен благодаря программе Министерства культуры РФ «Всероссийские филармонические сезоны».

– Дмитрий Ильич, мы рады приветствовать вас на томской земле, в стенах Томской филармонии. Нам памятны гастроли нашего оркестра в Екатеринбург на Симфонический форум, который вы проводите с 2010 года. Теперь вот визит вашего оркестра в Томск. И не можем не подчеркнуть тот факт, что он первый в вашей и нашей музыкальной истории. Чему посвящён ваш тур?

– Наш оркестр очень много гастролировал за рубежом, мы объездили весь мир. Выступали в лучших залах Европы – в Берлинской филармонии, в новом зале Гамбурга, в легендарном Концертхаусе в Вене, в Вашингтоне, каждый год ездили на фестивали в Токио… В общем, у нас была чрезвычайно интенсивная гастрольная жизнь: одна-две поездки в год за рубеж, обязательные выступления в Москве и Петербурге. Ну и, как вы понимаете, на всём скаку нас остановили. Всё это внезапно прекратилось. Однако это позволило оркестру начать гастрольную деятельность в России.

В этом сезоне первая поездка у нас состоялась в Москву и Петербург, далее по Волге и через Вятку домой, то есть мы были в Нижнем Новгороде, Ульяновске, в Перми. И вот вторая поездка в этом году – это сибирский тур. Выяснилось, что оркестр, например, лет 40–45 не был в Нижнем Новгороде, а в Сибирь приезжал всего раз – на Транссибирский Арт-Фестиваль Вадима Репина – нашего очень хорошего друга – мы тогда выступали в Новосибирске и в Омске.

Сибирский тур начали с Иркутска, где, к сожалению, концерт не состоялся. Из-за национального траура. Но в понедельник выступили в Красноярске. После Томска едем в Кемерово. Затем Новосибирск, Омск, Тюмень. И потом, по-моему, уже через 10 дней мы должны быть в Сочи.

Жизнь оркестра всегда была чрезвычайно насыщена. В некоторые годы количество концертов в сезоне доходило до 120, количество программ до 90. Это необычайно интенсивная работа. Кроме концертной жизни оркестр сейчас активно записывается.

Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом направлении вашей работы.

 – Мы записали около 50 компакт-дисков. Сотрудничаем с Sony Classical и другими компаниями аналогичного уровня. Сейчас в этой сфере деятельности есть определённый кризис, связанный с развитием интернета. Продавать диски становится не рентабельным. Но мы подписали контракт с крупнейшей независимой компанией Европы, у которой есть 6 звукозаписывающих лейблов, и которая – одна из очень немногих – не только записывает и выкладывает в интернет, но и занимается дистрибуцией реальных физических носителей, то есть компакт-дисков. У неё есть своя дистрибуторская сеть. Эти диски рецензируются по всему миру.

Для нас это – самое главное: чтобы оркестр остался в культурном пространстве Европы, не только России. Это был очень удачный ход: сейчас об оркестре очень много пишут – и Англия, и Германия, и Испания. Мне приходят эти рецензии буквально со всего мира, несмотря ни на что. Хотя, честно скажу, владелец компании год колебался: сомневался насчёт выпуска дисков. Сейчас уже будут выходить не диски: я даже не знал, что существует такой формат – аудиофильский. Ни на какой носитель он не помещается. Это можно только скачать из интернета. Там огромный объём, но и, говорят, какое-то совершенно фантастическое качество. Этот рынок не очень большой, потому что это очень дорогое удовольствие для пользователя: как мне объяснили, только цена на аудиокарту, чтобы послушать такую запись, начинается от 3000 евро, плюс динамики и так далее – но, тем не менее, от 5 % до 10 % рынка сейчас этот формат занимает.

Какой репертуар вы предлагаете для записи?

– Это Вторая и Третья симфонии Рахманинова, это Десятая и Пятнадцатая симфонии Шостаковича, Вторая симфония Прокофьева, Третья сюита Чайковского… В августе мы должны записывать симфонию «Манфред» Чайковского, и музыку из балета «Петрушка» Стравинского.

Получается, преимущественно востребована русская музыка?

– Естественно, да. В последней рецензии, которую я получил, и которой не мог не порадоваться, говорится о том, как «надоели бездушные механические записи» и называются ведущие оркестры, о том, что «нам нужны русские музыканты, и то, что их выбросили с рынка – это не правильно: русскую музыку должны играть русские». И так далее.

В интервью с замечательным музыкальным критиком Ларисой Барыкиной вы сказали, что главный дирижёр – это строитель оркестра. Можете немного расширить: строитель в плане репертуара, а ещё в плане чего?

– Дело даже не в репертуаре. Это очень длинный разговор, потому что я работаю не только с нашим оркестром. Я работал со многими европейскими оркестрами. Пять лет параллельно работе в Екатеринбурге я был главным дирижёром Филармонического оркестра Южных Нидерландов. Там такая история: в Нидерландах начали оптимизировать расходы на культуру и сливать оркестры: из двух оркестров стали делать один. Очень противоречивый процесс, и это была очень тяжёлая работа. Когда механически соединяются два непохожих коллектива, и нужно сделать что-то одно, это трудно для всех: и для дирижёра, и для музыкантов, и для менеджмента. В общем, это были очень тяжёлые годы. Но многое удалось сделать.

К сожалению, сейчас в Европе – да не только в Европе – происходит процесс нивелирования, я бы сказал, индивидуальных особенностей оркестрового стиля. Зимой у меня была оперная постановка в Австрии, и я съездил на концерт одного из ведущих немецких оркестров в Кёльн, который входит в пятёрку лучших в Германии по негласной табели о рангах. Да, замечательные музыканты, очень сильные, очень высокого класса, но я поймал себя на мысли, что, в принципе, это мог быть любой другой оркестр такого же класса, и вы бы не заметили разницу. То есть я бы её не заметил. А вот звучание оркестра, когда за пультом стоял Герберт фон Караян (австрийский дирижёр. – Прим. ред.) или Евгений Мравинский или Евгений Светланов – оно узнавалось сразу.

Вот в этом смысле дирижёр является строителем оркестра. Он должен – во всяком случае, так было раньше и в Европе, и в России – создавать звуковой образ, единый стиль, единое отношение к штрихам, к правилам игры, к ансамблю, к стилевым каким-то вещам. И дирижёр получает какие-то импульсы от оркестра, и оркестр от дирижёра. Вот таким образом это должно работать. И вырабатывается это на протяжении достаточно длительной совместной работы. А в Европе сейчас даже срок три года главного дирижёра – это уже много. Пять лет – сколько я проработал – это очень много, и это вызывает удивление. В основном сейчас наблюдается калейдоскоп – когда дирижёр путешествует с места на место. На 2–3 года он заключает контракт с одним оркестром, и уже ищет контракт с другим. И оркестры ожидают от дирижёра соответственно немного другого отношения. Да, функции главного дирижёра сейчас уходят в прошлое, он в большей степени становится главным приглашённым, который намного меньше, чем раньше, может влиять на формирование оркестра.

Почти все те же самые процессы идут в театре.

– Ещё во время пандемии у нас был концерт без публики: концерт-трансляция в Дюссельдорфе. И мне довелось выступить с одним из выдающихся немецких музыкантов, я думаю, что это один из самых уважаемых скрипачей Германии, и не только Германии, – Франком Петером Циммерманом. Это легендарное имя, замечательный человек, очень доброжелательный, очень открытый, выдающийся мастер. Я просто снимаю шляпу перед тем, что он сделал: технически абсолютно безупречно и музыкально. И вот он мне тогда сказал, что он очень любит приезжать в Россию, что он с удовольствием приехал бы к нам в Екатеринбург, страстно хочет этого. Я спросил, почему. Он ответил, что в России сохранилось то, чего уже нет в Германии – оркестров со своим стилем. И вот как раз этого сейчас и не хватает в Европе: своего стиля, своего звука за какими-то редкими исключениями. Потом оркестры же стали интернациональными.

Получается, глобализация?

– Да, это объективный процесс.

С одной стороны, это хорошо, а с другой, действительно, это убирает индивидуальность. Одна из главных идей фестиваля «Парад оркестров» как раз и заключается в том, что один и тот же оркестр под управлением разных дирижёров может звучать совершенно по-разному.

– Это зависит от оркестра. Если бы при Евгении Фёдоровиче Светланове за пульт встал другой дирижёр, оркестр всё равно бы звучал как при Светланове. Этот звук уже выработан. Наш оркестр в этом смысле немного отличается.

Я же пришёл не на пустое место. Много лет с оркестром проработал его основатель – Марк Израилевич Паверман. Были и другие замечательные дирижёры за его пультом. И были музыканты (преемственность поколений очень важна), которые определяли интеллигентность группы деревянных и медных духовых инструментов. В силу своего характера они были лидерами. И когда я пришёл в 1995 году в Уральский оркестр, мне посчастливилось застать ещё то поколение музыкантов. Особенность нашего оркестра в том, что он необычайно доброжелателен к приглашённым дирижёрам. Он всегда открыт новым идеям. Мы всегда старались играть французскую музыку по-французски, немецкую – по-немецки…

В последнее время я стал задумываться, правильно ли это, потому что была такая история. Мы играли на фестивале во Франции «Влтаву» Сметаны (симфоническую поэму Бедржиха Сметаны. – Прим. ред.), и наш агент сидела в зале рядом с агентом Пражского фестиваля. У него была странная реакция на наше выступление. Она его спросила: «Тебе что, не нравится?» Он говорит: «Мне очень нравится. Только я не могу понять, что происходит: я открываю глаза, на сцене сидит Уральский оркестр, закрываю глаза, я слышу Пражскую филармонию». И вот правильно ли?..

Музыканты какой школы составляют основу оркестра?

– В основе – выпускники Уральской консерватории. Есть и выпускники Московской консерватории, и Санкт-Петербургской. Но, в основном, конечно, уральцы. Обратите внимание на гражданина Казахстана в нашем оркестре. Работал у нас и гражданин Китая, но по семейным обстоятельствам он вынужден был уехать. Была у нас гражданка Украины. Этот процесс глобализации потихоньку дошёл и до нас.

Вы – строитель, и, наверное, должны думать про публику, а публика определяется сейчас Пушкинской картой…

– Про Пушкинскую карту думает отдел маркетинга. У нас он большой. Вообще филармония очень мощная, потому что кроме нашего оркестра в филармонии есть молодёжный оркестр, у которого свои абонементы, свои концерты, своя публика и почитатели. Ребята потом частично приходят к нам в оркестр. Есть замечательный большой хор, который мы создали специально для симфонических программ – Симфонический хор. Есть любительский духовой оркестр. Есть любительский хор. То есть огромное количество людей работает в филармонии. С первого дня моей работы мы всегда старались найти баланс между искусством и наполняемостью залов. Мне говорили, чего ждут, для какой публики – какой абонемент. Слава Богу, что есть и очень квалифицированная публика. Так получилось, что в прошлом сезоне мы сыграли три симфонии Малера: Седьмую, Вторую и Шествую. И вот к удивлению даже нашего менеджмента, на следующий день после объявления о том, что будут симфонии, билетов не было. Причём Седьмую симфонию – это очень большое произведение – мы сыграли на очень демократическом фестивале на открытом воздухе. И это был огромный успех. Люди хотят слушать эту музыку.

Уральская филармония является одним из флагманов, которая делает трансляции. Томская филармония тоже активно занимается трансляциями. Для дирижёра – это же всё равно какой-то особый художественный продукт, когда идёт запись, когда вы знаете, что это идёт в трансляцию одномоментно, и когда вы знаете, что это останется навсегда. Есть у вас какое-то особое к этому отношение?

– Есть, не самое лучшее. Дело в том, что трансляцией можно убить качество исполнения, если неправильно поставить микрофоны. Для качественной трансляции нужен очень хороший режиссёр. Нужна очень хорошая аппаратура. И это вполне реально: посмотрите трансляции Берлинской филармонии, да даже Московской филармонии. Это вопрос цены. Я очень ревностно отношусь именно к качеству звучания, к репутации оркестра. Потому что даже замечательный концерт можно превратить в нечто неудобоваримое. И на компромиссы я идти не готов. Я соглашаюсь, что идут трансляции в виртуальные концертные залы Свердловской области, но, если трансляция идёт в сеть интернет, это уже другой вопрос. А если это хотят ещё и выложить, чтобы это было доступно потом – третий вопрос. Поэтому на меня часто обижается радио «Орфей» – они очень хотят давать в эфир наши концерты. Но я очень тщательно слежу за качеством записи. Записи я не даю, если они меня не устраивают. А чтобы они меня устраивали, это стоит очень дорого. У нас очень сложные залы. С нами работал Владимир Рябенко – это один из лучших режиссёров в России, если не самый лучший – так вот он мне сказал: «Я только с третьего компакт-диска понял, как можно справиться с вашей акустикой». А он не ограничен в количестве микрофонов, в их качестве – это его аппаратура. Я нашему директору Александру Николаевичу (Колотурскому. – Прим. ред.) сказал, что нужно, чтобы достойно получались трансляции. Александр Николаевич ответил: «Да, но знаете, сколько это стоит?».

Кроме музыки у вас есть спорт: горные лыжи, виндсёрфинг. Есть что-то общее с тем, когда вы стоите за пультом и дирижируете и, допустим, со спуском с горы?

 – Сейчас на первом месте теннис. На горные лыжи я всего один раз смог выехать в этом году. Летом да, виндсёрфинг. Что общего между спортсменами и музыкантами? И те, и другие – я, правда, не отношусь к этой когорте – должны постоянно тренироваться. Есть технические вызовы у спортсмена, такие же технические вызовы стоят перед любым музыкантом: преодолевать сопротивление материала, быть в форме, постоянно практиковаться. Что касается дирижёра, то я никогда об этом не задумывался. В спорте я с детства, он позволяет быть в форме, выдерживать огромные нагрузки – и физические, и эмоциональные, и какие угодно. Всё-таки наше дело достаточно сложное.

…Под конец беседы Дмитрий Ильич удивил ещё одним признанием:

– Кстати, если для Уральского оркестра это первый визит в Томск, то для меня – второй. Когда я работал в Кемерово, а я десять лет перед Екатеринбургом возглавлял симфонический оркестр Кузбасса, у меня был концерт с Томским оркестром в другом (Органном. – Прим. ред.) зале. Это было примерно 35 лет назад.

Концерт Уральского академического филармонического оркестра под управлением народного артиста России Дмитрия Лисса стал украшением, яркой кульминацией фестиваля «Парад оркестров». И это факт, который не оспоришь: слушая игру музыкантов такого уровня, понимаешь, почему классика – великая, и почему симфонический оркестр – самый совершенный музыкальный «инструмент».

Текст: Ирина ГЮНТЕР
Фото: Ксения ЧЕЧЕЛЬНИЦКАЯ