До концерта «Пушкин в музыке» (19 февраля в БКЗ Томской филармонии) оставалось десять дней, когда наш небольшой филармонический отряд отправился в Научную библиотеку Томского государственного университета. Два имени – Пушкин и Жуковский – стали для нас позывными, паролем и маршрутной квитанцией.

Мы хотели почувствовать ритм, дыхание той эпохи, в которой расцвел талант обоих поэтов. Надеялись увидеть подлинники из личной библиотеки Василия Андреевича Жуковского, друга, учителя, наставника, ангела-хранителя поэта. Манили и пушкинские раритеты из собраний графа Григория Строганова и цензора Александра Никитенко, которые лично были знакомы с А.С. Пушкиным.

Наши чаяния сбылись, когда заведующий сектора хранения редких книг и рукописей Наталия Гончарова (совпадение имени и фамилии с пушкинской «мадонной» сочли символическим) привела нас в Музей книги. Этот музей был открыт еще в начале XXI века, чтобы знакомить с богатейшей коллекцией раритетов, которые хранятся в Научной библиотеке.

Небольшой экскурс по музею, а потом к витринам, где лежат прижизненные издания Жуковского и Пушкина. Почти все книги европейских авторов, которые выписывал Жуковский – с его карандашными пометами. Была у него такая привычка делать подстрочные переводы тут же, на странице. Или замечания на полях изданий. А вот и карандаш, которым они делались. «Видимо, Василий Андреевич заложил карандашом страницу, чтобы вернуться, а потом забыл. Нашли его, когда начали разбирать библиотеку Жуковского. Карандаш из Лондона», — пояснила Наталия Владимировна.

Книги и привычки поэта дали повод поговорить о характере Василия Андреевича. Вспомнили, что он не только передал «лиру» Пушкину, когда тот прочел законченную поэму «Руслан и Людмила», но и какие усилия прилагал в течение всей жизни, чтобы помогать младшему другу.

В мае 1820-го года Пушкин мог оказаться в Сибири или на Соловках – за эпиграммы на политических деятелей, в том числе и на государя-императора. Заступились Жуковский и Карамзин. И тому заменили Сибирь на Кишинев. Но было условие, которое Жуковский сформулировал с юмором: «Ну, уж если никак не можешь утихомириться, помолчи хоть два года, а потом как хочешь…».

— Жуковский же уладил ссору Пушкина с отцом, — в продолжении разговора напоминает наш гид. – А ведь дело почти дошло до суда. Тогда сам Александр Сергеевич обращался за помощью к старшему другу.

В тот же 1824-й год, чтобы упокоить опального поэта Василий Жуковский пишет ему в деревню письмо, в котором признает, что у Пушкина «не дарование, а гений». «Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастья… Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, — шелуха». И заканчивает письмо тем, что благородно уступает «первое место на русском Парнасе».

К «небесной душе», к Жуковскому обращает свои мольбы сосланный в Михайловское поэт, когда на русский трон взошел Николай I. Мудрый наставник и друг, который был вдвое старше, вновь пишет Пушкину в деревню: «Что могу тебе сказать насчет твоего желания покинуть деревню? В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу. Всего благоразумнее для тебя остаться в деревне, не напоминать о себе, но писать для славы». Свой совет мотивировал тем, что в бумагах почти каждого арестованного декабриста нашли стихи Пушкина.

Пушкин прислушался к совету. И мир получил «Бориса Годунова». Кстати, именно это название «романтической трагедии» (определение Пушкина) дает Жуковский, чтобы опубликовать «Комедию о настоящей беде государству Московскому», как назвал свою вещь сам автор. «Василий Андреевич выдержал ни одну битву, чтобы опубликовать «Годунова».

За разговорами о дружбе поэтов переходим к витринам, где лежат пушкинские прижизненные издания. И тут Наталия Владимировна сделала роскошный подарок: открыла витрину, и мы смогли взять в руки тот сборник, где впервые было напечатано стихотворение «Я вас любил…». Подержали в руках и прижизненное издание «История Пугачевского бунта». Между прочим, на слове «бунт» настоял Николай I. А вот в строфе IV второй главы «Евгения Онегина» по настоянию венценосного цензора было заменено слово «раб» на «мужик»: вместо «и раб судьбу благословил» современники Пушкина читали: «Мужик судьбу благословил».

Каждый из нас выбирает то, что более всего привлекает внимание. Кто держит небольшие книжечки – главы «Евгения Онегина» (роман издавался по главам), кто внимательно вчитывается в «Историю Пугачевского бунта» и жалеет, что этот труд всегда в стороне, и о Пушкине-ученом почти ничего не знаем.

— А вы знаете, что сегодня, 9 февраля, день рождения Василия Андреевича. Юбилей – 240 лет, — говорит Наталия Гончанова и сама удивляется такому совпадению, что мы пришли к Жуковскому и Пушкину в такие дни. У одного день рождения, а у другого – день памяти. Говорим и о том печальном дне 29 января по старому стилю, когда Василий Андреевич остановил старинные часы в доме на Мойке, 12 в 14:45 – когда умер Пушкин.

Упоминание о юбилее стало предложением посетить и выставку «В мире Жуковского». Однако посвящена она 100-летию Фаины Зиновьевны Кануновой, доктора филологических наук, профессора, под руководством которого томские филологи с 1974 года изучали уникальное книжное собрание поэта-романтика и выпустили трехтомную монографию «Библиотека В.А. Жуковского в Томске». И получили за нее Государственную премию РФ (1991).

Переходим из Музея книги в общедоступный зал, как раньше назывался нынешний конференц-зал. Когда-то здесь занимались студенты, а абитуриенты писали сочинения. В выставочном зале – кроме книг и журналов, которые позволяют составить представление об эстетических и философских взглядах Жуковского, – галерея графических портретов из коллекции Научной библиотеки ТГУ. Наталия Гончарова обращает наше внимание на графический портрет молодого Пушкина работы Густава Гиппиуса: «Это Василий Андреевич настоял, чтобы и Пушкин был включен в серию «Современники», всего 40 видных деятелей России вошли в него. А Пушкину в ту пору шел только 24-й год».

Больше всех удивлялся увиденному и услышанному маэстро Игорь Берендеев. Но когда ему принесли подлинные ноты XVIII века из собрания графа Григория Строганова и каталог нотных сочинений – радость и благодарность дирижера была безграничной. С нотами Моцарта и Гайдна знакомились уже в профессорском зале Научки. «Без Жуковского мы не имели бы Пушкина», — писал еще Виссарион Белинский. Без похода в Научную библиотеку ТГУ мы не получили того объема информации и впечатлений, которые обязательно найдут отражение в концерте «Пушкин в музыке».

Текст: Татьяна ВЕСНИНА
Фото: Елена АСТАФЬЕВА